Рамзан Султыгов много лет прожил в Испании, куда уехал из родной Ингушетии ещё в 90-х. Туда же перевёз супругу, там же родились его дети. Но связи со своей родиной не прерывал никогда: посещал её каждый год.
Рамзан – представитель древней и уважаемой профессии каменщика. В Испании он смог добиться признания и достатка, но всегда мечтал принести пользу родной республике. И эта мечта сбылась. Недавно в горной Ингушетии открылась школа реставраторов, руководителем которой стал Султыгов. Здесь он обучает своему ремеслу тех, кто видит своё призвание в восстановлении средневековых башен Джейраха.
- Рамзан, как Вы пришли в профессию реставратора?
- Мне всегда это нравилось, и с самого начала я занимался реставрацией зданий 19-го, начала 20-го веков. Потом один пожилой испанец Антонио, наш сосед, научил меня сухой кладке. Это древний вид мастерства, когда строение возводится без раствора. Там особые замки, крючки, детальные вырезки на камнях, чтобы они держали друг друга. Довольно трудоемкое искусство.
С тех пор занимался восстановлением старых замков. Сначала под руководством опытных мастеров, потом сам. Трудился во Франции, Португалии, Андорре, Великобритании. По всему миру работают 52 моих ученика.
- Как и когда возвратились к истокам?
- Меня пригласили из Испании, где я жил последние 29 лет, глава республики Махмуд-Али Калиматов и меценат Микаил Гуцериев, президент благотворительного фонда «Сафмар», благодаря которому и была запущена работа школы по обучению реставрационным навыкам.
Речь идёт о сроке 10-20 лет: у нас очень много памятников архитектуры, которые нужно восстанавливать. Буду реставрировать и сам. Но сначала нужно подготовить специалистов. Уже сейчас они сдают экзамены. С теми, кто их выдержит, буду работать на протяжении всего срока.
- Много ли планируется человек подготовить?
- Каждые 4 месяца планируем выпускать по 12 человек. Вроде бы немного, но эти 36 человек могут поменять ход истории реставрации не только в Ингушетии, но, возможно, и на всём Кавказе.
- В одном из интервью Вы подчеркивали, что в Испании всё время скучали по Ингушетии. Насколько важно для Вас быть здесь?
- Очень важно быть на родине в зрелом возрасте. Я ведь фактически парнишкой уехал, мне было 20 лет, ещё не успел ощутить этого вкуса. Сейчас чувствую себя в своей тарелке.
Но и годы, которые я провел за рубежом, оставили отпечаток в жизни. Испанию очень люблю. Привык к культуре, традициям, погоде, кухне. Когда приезжал сюда в отпуск на неделю, всегда привозил с собой оливковое масло, очень к нему привык. Постоянно общаюсь с семьей на испанском, не хочу забывать этот язык.
- Но Вы ещё и многими европейскими языками владеете. А какое место в коммуникациях занимает русский язык?
- Школа реставраторов открыта в Ингушетии. Но у нас есть и другие планы. Когда выпустим первые 36 человек, чтобы утолить кадровый голод, то уже с января следующего года хотим набрать ребят из других регионов.
Они могут быть из Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Северной Осетии, других республик. С удовольствием примем ребят из Санкт-Петербурга, Москвы и других регионов. Мы изначально нацелены на то, чтобы преподавать на русском языке. И спонсор, и глава республики сделали акцент, чтобы наша школа потом стала общекавказской, общероссийской.
- Вы видели мир и понимаете его с точки зрения архитектуры. Не кажется ли Вам, что ингушские башни достойны звания, как минимум, нового чуда света?
- В Испании 48 миллионов человек живут. Во Франции – 80. Но для них запустить элементарный спутник, имея технологии и научные разработки - огромный труд, очень тяжело.
Так вот ингушскую башню можно назвать ракетой из камня. Просто у неё нет мотора, и она не может взлететь. Но на то время, когда они строились, в 13-15-веках, это было примерно так же, как сегодня, например, иметь дачный участок на Луне и летать туда каждую неделю собирать редиску.
- Есть ли у Вас мечта, которую бы хотели, но пока не можете воплотить?
Рамзан Султыгов:
- У меня есть мечта отреставрировать всю горную Ингушетию, весь Северный Кавказ, всю Россию, сохраняя ауру старины, сохраняя рисунок художника. Потому что каждое строение – это отдельный рисунок отдельного художника, это произведение искусства.
Есть мечта сохранить произведения каменного зодчества по всей России. Еще полгода назад была мечта сохранить Ингушетию, а сейчас я перешел на более масштабную. Даже компанию перевел из Ингушетии в Москву, чтобы иметь больше возможностей сохранить все церкви, которые у нас есть, все храмы. Неважно – буддийские храмы в Калмыкии, соборы в Москве или в Питере… Мы все ходим под одним Богом, каждая религия имеет отдельное понимание.
- Считается, что архитектура – это застывшая музыка. Можно ли так сказать о башнях в Джейрахе?
- У нас есть урок этнографии, на котором мы обходим башни. На многих из них есть петроглифы – знаки, оставленные мастерами. Недавно, когда мы изучали строение Нижнего Пуя, где сейчас обосновалась школа, на одной из башен я заметил гравировку руки мастера. Эту руку видно только в течение 40-45 минут в день, когда солнечные лучи попадают из определённой точки. Я объясняю своим ученикам, что это рука мастера. Что это диалог, который происходит между мастером XXI века и мастером XIV века.
Рамзан Султыгов:
- Да, он давно умер, 600-700 лет назад. Но оставил для меня информацию, которую смогу прочитать только я. И вы сможете её прочитать, когда станете мастерами. Если вдруг почувствуете себя мастерами, но не сможете её читать – значит, вы не до конца мастера.
Это и есть застывшая музыка. Человек может через века объяснить, почему он сделал именно такую кладку, почему именно такой узор, что им двигало, какое у него было настроение…
Я даже могу по почерку определить его возраст, его характер, его рост. Это и есть застывшая музыка. Эту музыку слышит именно тот, кто умеет её слышать и тот, кто умеет её писать.
Фото: личный архив Рамзана Султыгова